Продолжаю тему блокадных дневников.Начало

Начнем с запретов. Один услышал, и не понял, но передал другому. Другой записал дневник и передал последующим поколениям. Вот так и появляются мифы,снованные, вроде как, на первоисточниках.

Первый логичный вопрос - зачем скрывали смерть от истощения, если голод был общеизвестным фактом? И от кого?
И какая выгода власти в том, чтобы убеждать родственников в том, что человек умер не от голода, если он все равно умер?
Или все же он мог умереть от чего-то другого?

Ответы на вопросы опять дает Ольга Ивановна Базан.

“В начале блокады люди гибли в основном от травм, а в дальнейшем - от голода, вызывавшего алиментарное истощение.

Первые случаи смерти от алиментарного истощения среди гражданских лиц зарегистрированы в октябре 1941 года, среди военнослужащих - в середине ноября 1941 года, после чего кривая смертности круто взлетела вверх, достигнув своего максимума в феврале, а с конца февраля пошла на снижение, сначала очень быстрое, потом постепенно более пологое, и это продолжалось до ноября 1942 года. <…>

Патология истощения была неоднородна. Ее можно условно разделить на четыре периода…Первый период, период острого голода, охватывает ноябрь-декабрь 1941 года и начало января 1942 года.

Второй характеризуется вспышкой дизентерии и авитаминозов и охватывает конец января, февраль и март 1942 года.
На третий период -апрель, май, июнь 1942 года - наложила отпечаток вспышка тяжелейшего блокадного туберкулеза.

И, наконец, четвертый - лето и осень 1942 года - это период выхода из патологии истощения.
Смерть военнослужащих от неосложненного алиментарного истощения наблюдалась только в первом периоде патологии истощения и составляла всего 14% всех умерших, включая случаи с охлаждением -5-6% и острой сердечной недостаточности - 2%, остальные умирали от присоединившейся очаговой пневмококковой пневмонии. Пневмония часто являлась непосредственной причиной смерти на протяжении всей патологии истощения.”

То есть, люди умирали не от того, что они были истощены , а от того, что их болезнь не проявлялась и их от нее не начинали лечить вовремя.

Истощение изменило проявления и течения присоединившихся болезней , пишет Базан.

Изменились симптомы, врачам было трудно поставить диагноз. Для того, чтобы это понять и найти новые способы диагностики и борьбы с болезнью, понадобилось время и огромные усилия клиницистов и патологоанатомов.

Вот, что сказано о дизентерии.
“ Характерные симптомы отсутствовали, и поносы у истощенных расценивали, как “голодные поносы”…., больные не были изолированы, не получали соответствующего лечения . Но при первых же вскрытиях истощенных поносами патологоанатомы установили диагноз дизентерии. Срочно были проведены все противоэпидемические мероприятия. Лишь спустя пять месяцев, когда восстановилась работа бактериологических лабораторий, диагноз дизентерии был подтвержден бактериологами.”

Изменилось течение туберкулеза, он маскировался под грипп, тиф или пневмонию.

Для того, чтобы понять ситуацию “врачи активно посещали вскрытия, проводили клинико-анатомические сопоставления, и диагностика туберкулеза стала улучшаться”

Гипертония протекала настолько скрытно, что не была вовремя выявлена не только клиницистами, но и патологоанатомами. С июня 1942 года стало нарастать количество больных с недостаточностью сердца.

Если до войны таких больных был 3-4%, то теперь их стало 10, потом -20, 40, 50%. При этом ни лечащие врачи, ни патологоанатомы не подозревали, что причина этого - гипертония. Первыми диагноз установили окулисты, выявив у больных с недостаточностью сердца спазм сосудов сетчатки глаза. Тогда стало ясно, что сердечная недостаточность - осложнение гипертонии.
Спазм сосудов создавал трудности в работе сердца, в результате чего обычно происходило увеличение массы сердца, как компенсация нагрузки. Однако сердце голодающего теряло во время голода одну треть и увеличиваться не могло, в результате развивалась недостаточность, что сначала и сбивало с толку. Давление при такой гипертонии часто бывало в норме, и лишь иногда колебалось.
Ко всему прочему, такой болезнью стали заболевать отнюдь не старые люди, средний возраст заболевания понизился.

А еще были инфекционные заболевания.

В истории войн люди в осажденных городах погибали от голода и эпидемий. Однако, в целом, как пишет Базан, эпидемиологическая обстановка в городе была благополучной.

Это не значит, что не было вспышек эпидемий, это означает, что инфекция вовремя обнаруживалась, и принимались меры по предотвращению ее распространения.

“Казалось бы, в Ленинграде все было уготовано для вспышки эпидемий сыпного и брюшного тифа. Особенно тяжелые условия создались зимой 1941-1942 годов. Вышли из строя водоснабжение и канализация; нечистоты стекали в ленинградские реки, а вода этих рек была одним из источников водоснабжения города и фронта. Вторым источником питьевой воды был талый снег, и он тоже был пропитан нечистотами.
Среди гражданского населения наблюдалась вшивость, в город нагрянули полчища крыс…”

Тем не менее, отмечает Базан, распространения эпидемии не последовало. И это было не чудо.

“…чуда не было. Была организованная, глубоко продуманная, героическая совместная работа санитарно-эпидемиологических служб- как военных, так и гражданских. “
А службы работали в тесном контакте с руководством города…и город реагировал и удовлетворял их требования. Борьба с эпидемиями - это тоже фронт, его передний край.
Проводилась массовая иммунизация и вакцинация населения и войск…был введен строгий карантин прибывающих в город…Несмотря на трудности, открывались санитарно-пропускные пункты, дезинфекционные камеры…проводилась борьба с вшивостью, борьба с крысами (их заражали крысиным тифом)…Лихорадочные больные немедленно увозились в больницы как автотранспортом, так и вручную силами дружинниц.”

Да-да, девушки-дружинницы рисковали жизнью, таская вручную лихорадочных больных. и не думали о том, как пишет автор журнала, что школа, университет, полноценная занятость, старый образ жизни — всё скукожилось, отмирало.

Брюшной тиф так и не разразился, пишет Базан, что говорит о стойкости иммунитета населения, которому ежегодно от тифа делали прививки, а вот прививка от дизентерии оказалась не столь эффективной. Эпидемия гриппа вируса В оказалась массовой, но слабой, протекала нетяжело.
Среди детских заболеваний преобладала корь, зато заболевания скарлатиной снизилось по сравнению с показателями мирного времени в десять раз.
А вот заболевания детей дифтерией начались в конце 1941 года, имели массовый характер, высокий летальный исход, и начали спадать лишь в 1943 году, параллельно с нормализацией питания.

Теперь становится понятно, что помимо смерти от истощения в блокадном Ленинграде была еще масса других причин, чтобы умереть.

Правильно поставленный диагноз давал надежду истощенным людям на жизнь и продолжение борьбы.

“Если в первый период, когда вся патология была всецело связана с голодом, диагноз “алиментарное истощение” был правильным и единственно возможным, то при его осложнении дизентерией и туберкулезом становилось неясным, как учесть эти болезни .

Между алиментарным истощением и инфекционной болезнью была тесная патогенетическая связь; одно из них способствовало развитию другой, меняло ее течение, морфологическое проявление, исходы. Нельзя было разрывать эти процессы.

В связи с этим ведущими специалистами города-фронта была разработана новая номенклатура болезней, допускавшая комбинированные, сочетанные формы . Эта новая номенклатура была рассмотрена на совещании патологоанатомов, терапевтов, инфекционистов, на научно-практических конференциях разного профиля и уровня…такая трактовка повышала ответственность враче -клиницистов за своевременную диагностику осложнений. ”

Ну вот, и все стало на свои места, понятно, что запретов без причины не бывает, и причина - вполне разумна, направлена на спасение жизней.
Но если думать, что единственной целью советской власти было уморить свой народ, такие простые объяснения в голове просто не укладываются.

Так же, как и нежелание давать голодающим возможность освободиться от работы автор объясняет необходимостью повышения производительности труда.

Или нужно было, чтобы каждый человек был при деле? - задаюсь вопросом я.
Чтобы не лежать в комнате, в кровати, без сил и страшно страдая от голода. и ожидая смерти.
В блокаду каждый должен был иметь свое дело, оно заставляло двигаться, отвлекало от дурных мыслей, заставляло работать мозг, не становиться овощем. Тот кто не мог его найти, не мог себя заставиь сопротивляться, оказывался за бортом.
Потому слово дистрофик стало приобретать смысл "слабак", а не колхозник.

Вообще, фраза «Дистрофик» стало ругательством вместо довоенного «колхозник». очень четко характеризует автора по классовому признаку...и напоминает о гарвардской исторической школе, где слово "колхозник", действительно, всегда воспринималось и упоминалось, как негативное явление в истории СССР.

Но как можно представить себе миллионы ленинградцев, вышедших из деревни и сохранивших с родственниками-колхозниками, на тот период, тесные связи, что это слово было ругательством?

Итак, по словам Ольги Ивановны Базан, в блокадном Ленинграде была создана новая глава медицинской науки - патология истощения.
Была собрана база данных, которые могут быть полезны для современной науки и для врачей-практиков. Многие накопленные данные еще ждут своих исследователей, нет пока четких ответов на многие вопросы, например, почему отступили одни болезни, но резко проявились другие.

Но Гарварду это не интересно, у Гарварда другие цели.

Ленинградская блокада длилась 900 дней, я постараюсь продолжить писать о ней в течение 9 дней.

Продолжение следует

Пережить ужасы войны было тяжко даже мужчинам. А каково женщинам? Многие из них сражались плечо к плечу с солдатами. Сотни тысяч бойцов обязаны жизнью медсестрам, санитаркам, которые выносили с поля боя раненых, сутками стояли у операционных столов, выхаживали и возвращали в строй бойцов.

Ветеран Великой Отечественной войны, старший лейтенант медицинской службы запаса Мария Власовна Шаньгина призналась, на войне было очень страшно…

900 осадных дней

Уроженка села Пыелдино Сысольского района была призвана в армию в числе самых первых – в июле 1941 года. К тому времени Мария Власовна получила медицинское образование – окончила фельдшерское отделение Сыктывкарского медтехникума.

Работала заведующей фельдшерско-акушерским пунктом сначала в селе Усть-Лыжа, а потом в Кожве. Поэтому, когда ее призвали в армию, она твердо знала, что будет военной медсестрой. Но вот, где ей придется воевать, М.Шаньгина не знала.

Сначала новобранцев с Севера привезли в Архангельск, где несколько дней учили стрелять, обучали строевой подготовке. Вскоре Марии Власовне выдали военную форму и отправили в Вологду, где формировались и отправлялись на передовую линию фронта войска. Молодую медсестру направили с эшелоном солдат в Ленинград. В то время, вспоминает М.Шаньгина, за Северную столицу шли ожесточенные бои. Раненые поступали непрерывным потоком. Вместе с тяжелоранеными она вернулась в Вологду, но ненадолго. Вскоре ее вновь направили в Ленинград. Тогда она еще не знала, что выберется из города лишь через три года.

– Наш состав приехал на станцию Волхов, дальше железнодорожные пути были отрезаны немцами, – рассказала М.Шаньгина. – Было приказано идти пешком до Шлиссербурга, что в ста километрах от Волхова. Нам пришлось пробираться до города лесными тропами. Над лесом постоянно летали фашистские самолеты. Когда они засекали нас, то низко пикировали и обстреливали.

До Шлиссербурга дошли далеко не все. Далее предстояло пересечь Неву. Немцы регулярно обстреливали реку, а ночью освещали речную гладь ракетами, бомбили баржи. На одной из таких барж темной ночью и на противоположный берег переправлялась дивизия, в которой служила М.Шаньгина. Удивительно, но в ту ночь на их баржу не упала ни одна бомба. Мария Власовна тогда посчитала, что им повезло.

В Ленинград дивизия прибыла 7 сентября. Госпиталь разместился в здании института политработников. На следующий день, 8 сентября, началась блокада Ленинграда. В этот день вражеское кольцо сомкнулось вокруг города. В секретной директиве Гитлера 1941 года войскам было приказано «стереть Петербург с лица земли». Так начался отсчет 900 героическим дням и ночам обороны.

В кругу коллег

Вода и хвоя

8 сентября 41-го, говорит М.Шаньгина, был страшным днем. Загудели немецкие самолеты – началась бомбежка. «Я посмотрела на небо, оно было черным-черным от огромного количества вражеских самолетов, – вспоминает Мария Власовна. – Бомбежки были ежечасными. Немцы сбрасывали очень много термитов – зажигательных бомб. Город разрушался на глазах. Кругом пылали пожары. В тот же день фашисты взорвали Бадаевские склады, откуда получал продукты весь Ленинград. Горели мука и сахар. В воздухе висела страшная черная взвесь. Дым пожара видели все ленинградцы. Тогда сгорело все продовольствие».

В Ленинграде начался жуткий голод. Постоянно уменьшались нормы хлеба по карточкам: для рабочих норма снизилась до 250 граммов, для детей и служащих – до 125 граммов. Да и хлебом то, что выдавали, назвать было трудно. «Хлеб, как глина, – сырым его невозможно было есть, – вспоминает Мария Власовна. – Блокадный хлеб состоял наполовину из опилок, других продуктов не выдавали. Есть хотелось всегда, даже во сне. Поэтому полученный хлеб мы не ели сразу, а старались просушить на буржуйке на сухари, а потом сосали их – пока сосешь сухарь, кажется, что не такая голодная. Я слышала, что жители города ели собак и кошек, нам же часто приходилось довольствоваться лишь подсоленной водой».

Зимой к голоду прибавлялся невыносимый холод. Стекол не было, окна были забиты фанерой, завешаны одеялами. Во время блокады от голода и холода погибло более 600 тысяч человек. Мария Власовна вспоминает, по улицам города тянулись бесконечно-печальные вереницы санок. На них везли мертвых людей. Мертвые лежали на асфальте. Полуживые жители города умирали на ходу. Смерть была везде.

Несмотря на голод и невыносимо тяжелые условия медицинский персонал делал все, чтобы быстро вылечить солдата, чтобы он вернулся на фронт. Медсестры заготавливали хвою, крапиву, лебеду и щавель. Из этого они варили отвары и каши. Зеленовато-мутные настои в ту страшную пору были единственным доступным источником витаминов, спасавшим от цинги, которая косила людей наравне с голодом. Раны у цинготных солдат не срастались, вспоминает М.Шаньгина, разваливались.

Из последних сил

Врачи, фельдшеры, санитары и медсестры по двое-трое суток не спали, оказывая квалифицированную помощь раненным воинам. «Раненных было много, – вспоминает М.Шаньгина. – Всех надо было раздеть, отмыть, ведь их приносили из окопов грязных, закопченных. Перевязать, одеть в чистую одежду и разнести по отделениям. Грязное белье несколько раз пропускали через дезокамеру, потом отстирывали, утюжили. Все надо было делать очень быстро. Не успеваешь одну партию отработать, уже других привозят. И каждого надо поддержать добрым словом, чтобы не теряли наши бойцы надежды. Ведь нередко бывало, что тяжелобольные солдаты приходили в отчаяние, ругались, некоторые даже пытались буянить. А один солдат после выписки пригласил меня на свидание. Правда, увидеться с ним мне не довелось, он был ранен и эвакуирован в другой госпиталь».

Фронтовые подруги-М.Шаньгина и Е.Барсукова

Кроме того, на плечи молодых, еще не успевших похудеть до состояния дистрофии, ложилась и другая тяжелая работа. Марии Власовне помимо обязанностей медсестры приходилось рыть землянки и окопы, строить бараки, косить траву, пилить дрова, носить воду.

– Все работали в неимоверно трудных условиях, – говорит М.Шаньгина. – Не было электричества, работать приходилось при коптилках. Не работали водопровод и канализация. А эти постоянные авианалеты и артобстрелы… Во время воздушных атак мы спускали раненных в подвал и бомбоубежище. Те, кто мог самостоятельно передвигаться, спускались сами, а «тяжелых» мы таскали на носилках. За сутки порой приходилось эвакуироваться по несколько раз. Спускали и поднимали больных, спускали и поднимали. Столько носилок перетаскаешь, что потом ни рук, ни ног не чувствуешь. Потом раненные бойцы устали ходить туда-сюда, да и у нас силы были на исходе. Решили больше не спускаться, если суждено погибнуть от бомбы или снаряда, то и убежище не спасет. Не было в блокадном Ленинграде безопасного места.

Когда в январе 1944 года блокада Ленинграда была снята, М.Шаньгина в составе дивизии направилась на Волхов. Теперь уже наши войска не оборонялись, а шли в наступление. Места, где проходили бои, представляли собой ужасающую картину: дымящиеся танки, расплавленные, искореженные пушки, кругом – крики и стоны раненых: «Сестра, сестра…». Медсестры, вооруженные лишь сумкой с медикаментами и противогазом, шли прямо по трупам, отыскивая оставшихся в живых бойцов, часто сами попадали под обстрелы. Первую медицинскую помощь раненным они оказывали прямо на поле боя.

После Волохова М.Шаньгину перевели на второй Украинский фронт. Вместе с этими войсками Мария Власовна прошла фронтовыми дорогами Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии и Чехословакии. Там также шли ожесточенные бои. «Помню, что под Полтавой немцы захватили железнодорожный вокзал, в котором было много наших солдат, – рассказала Мария Власовна. – Сначала их пленили, а потом сожгли. Мы тоже брали в плен немцев. В Молдавии, например, наши войска взяли в плен 2500 фашистов. Их привезли в наш госпиталь. Одни были в юбках, другие – вообще без штанов. Больные, исхудавшие. Мы их лечили, кормили, причем паек у них был гораздо лучше, чем у нас. Но все равно многие умирали. Живые копали для них могилы, а если не могли, то им помогали наши русские солдаты».

Война после Победы

9 мая 1945 года Мария Власовна встретила в Румынии. Многие праздновали Победу, а войска второго Украинского фронта собрались в дальний путь. Для них война не окончилась. В первых числах мая соединениям фронта предстояло сначала отправиться в Чехословакию, а потом более чем за десять тысяч километров – через Польшу и просторы Родины – на Дальний Восток, где еще смердел второй очаг войны. Войны с японцами.

– Приказ есть приказ, мы его не обсуждали, но воевать с японцами мне не довелось, – говорит Мария Власовна. – Мы приехали во Львов, где нас застало известие о том, что японцы разгромлены. В декабре 1945 года я демобилизовалась.

Удивительно: Отечественная война принесла столько горя, разрушила многие судьбы, но реликвии связанные с ней, фронтовики хранят как самое драгоценное, что у них есть. И ни годы, ни невзгоды, выпавшие на долю Марии Власовны Шаньгиной, не сломили ее характер. Ее жизнелюбию можно только позавидовать. Не снимая шинели, в 1945 году М. Шаньгина поступила на службу в медицинскую часть МВД Коми АССР, где проработала более тридцати лет. А когда вышла на пенсию, принимала активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи. Сейчас Марии Власовне 90 лет. О тех, теперь уже таких далеких днях, напоминают множество наград, среди которых орден Отечественной войны, медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За Победу над Германией».

Болезни блокадного Ленинграда

Вчера отмечали 69 годовщину снятия блокады Ленинграда, 872 день стал последним днём голода для большинства жителей. С 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года ленинградские медики, как и все умирая от истощения, не оставляли лечебной работы, на рабочем месте обучаясь новой специальности, потому как практически все нозологии претерпели существенные изменения и появились давно забытые болезни.

Уже через два месяца блокады - к ноябрю 1941 года более 20% стационарных пациентов страдали алиментарной дистрофией, к новому 1942 году - 80%, в марте стали выявлять случаи цинги, уже в мае цинготных были десятки тысяч. Туберкулёз, сыпной тиф, дизентерия и инфекционный гепатит были настоящим бедствием, не только потому, что не существовало специфического лечения, голод приводил к нетипичному течению, тем не менее, смертность от инфекций была невысокой.

За всё время блокады в результате бомбёжек и артобстрелов от осколочных ранений пострадало 50 529 человек, из которых выжили 33 728. Средняя продолжительность лечения раненых - 28 дней, процент летальных исходов в хирургических госпиталях был низким, большинство раненых выздоравливало, максимум в 20% летальности был зафиксирован в первой половине 1942 года, что объяснялось большим количеством больных алиментарной дистрофией.

Возросло число бытовых и производственных травм за счёт привлечения к труду детей и подростков, засыпавших от усталости и из-за голодного обморока попадавших в работающие механизмы. Создавались местные санитарные части с широкой сетью медицинских пунктов и санитарных постов, на 200-300 трудармейцев выделяли санпост с сандружинницей, пост с медицинской сестрой обслуживал 500-600 человек, врачебный медицинский пункт - 1500-2100. Один санитарный врач должен был обслуживать до 3-4 тысяч тружеников тыла.

Хронические болезни никуда не делись, но стационарное лечение было доступно только в крайне тяжёлых случаях, что создало иллюзию резкого уменьшения, к примеру, ревматизма. В период блокады заметно реже встречались такие заболевания, как инфаркт миокарда, сахарный диабет, тиреотоксикоз, практически не отмечались аппендицит, холецистит, язвенная болезнь желудка. В результате истощения и отёков, язвы нижних конечностей были крайне обширными, с некрозами и инфицированием, нередко приводили к смерти.

В структуре заболеваемости 1942 -1945 гг. отмечен рост сердечно-сосудистых заболеваний, но увеличение числа больных в большей степени проявилось не в период наиболее сильного голода, а значительно позже. Во время блокады выявлялась тяжёлая стенокардия, возможно за счёт мобилизации внутренних ресурсов «на победу», лёгкие варианты не замечались. Но психические расстройства, наоборот, возросли, в 1942 году в двух действовавших психиатрических больницах находилось на лечении 7500 человек.

Весной 1942 года резко возросла остро развивающаяся форма гипертонической болезни, первыми её начали выявлять офтальмологи, с 1943 года был отмечен значительный рост госпитализаций. Сразу после окончания войны и 5 - 10 лет спустя кардиологи Волынский З. М. и Исаков И. И. обследовали 40 000 ленинградцев. Частота гипертонии у фронтовиков была выше в 2 - 3 раза, у переживших блокаду без дистрофии - в 1.5 раза, а после алиментарной дистрофии - в 4 раза.

За время блокады в результате 226 авианалетов и 342 артиллерийских обстрелов было утрачено почти 37 тысяч госпитальных коек, убиты 136 сотрудников, 791 - ранены и контужены.

В книге «Записки оставшейся в живых» собраны дневники трех ленинградок, Татьяны Великотной, Веры Берхман и Ирины Зелинской. Во время Первой мировой эти женщины были сестрами милосердия, а во Вторую мировую – выживали в блокадном Ленинграде.

Страница рукописного дневника Татьяны Великотной, воспроизведённая в издании Фото с сайта svoboda.org

Книга «Записки оставшейся в живых» только вышла в Санкт-Петербурге, в издательской группе Лениздат. «Для нынешнего поколения чтение дневников – один из лучших способов узнавания и осмысления прошлого» – сказано в аннотации к изданию. Прочитав книгу, понимаешь, что этих знаний не почерпнуть ни из какого другого источника.

Сестры Татьяна и Вера

В книге есть вкладка с фотографиями из семейного архива, на них – девочки иного времени, сейчас таких лиц не найти. Вот – сестры Таня и Вера Берхман в Скоково под Петербургом, а вот – Вера с отцом, на дачном крыльце, в форме сестры милосердия, значит время – Первая мировая.

В те дни, когда писались блокадные дневники, жизнь на даче в Скокове уже отошла в область воспоминаний. Возможно, эти летние дни были самыми счастливыми в жизни сестер. Большой дом, вековые липы, сад и девичью комнату с голубыми французскими обоями вспоминала Вера Константиновна Берхман в ноябре 1943 года в блокадном Ленинграде, где она осталась одна в вымершей коммунальной квартире.

Вера Берхман с подругой. 1910-е годы Фото с сайта svoboda.org

Около дома то и дело гремела воздушная перестрелка, окна были затемнены, тусклый свет давала самодельная коптилка. «Осада города приучила меня, ленивую и нерадивую, к молитве краткими словами, но честно и усердно, скажу проще, постоянно! Без молитвы не только что страшно жить, но совершенно невозможно. Как быть без Бога, когда все вокруг трясется, свистит, бухает, обваливается, калечит и убивает? Раньше я знала молитвы утренние и вечерние, но читала их изредка и не все, а теперь сама жизнь научила меня каким-то новым, вновь пришедшим словам», – писала Вера. К дневнику она обращалась по вечерам и в перерывах изнурительной работы в больнице. Вера Берхман дожила до 1969 года, Татьяна блокады не пережила.

Старшая из сестер, Татьяна, начала вести блокадный дневник незадолго до смерти мужа, главным адресатом стал сын, который был на фронте: «Саша, для тебя пишу я эти скорбные строки. Ты отделен от меня тысячами километров, и нет надежды на нашу скорую встречу. Но если Бог судил тебе вернуться домой в Ленинград, а мне дожить до твоего возвращения, то многое уже может стереться из памяти, а я хочу, чтобы ты знал, какие тяжелые минуты мы пережили в эту страшную зиму 1941-1942 годов».

Татьяна Берхман, в замужестве Великотная, прожила с мужем 25 лет, поженились они в мае 1917-го. Даты их смерти различаются на два месяца. Николай Великотный, преподаватель физики и математики, а позже инженер, чудом уцелевший в советское время, умер от голода в январе 1942 года. То, что мужа удалось похоронить по-человечески, было предметом радости и гордости Татьяны Константиновны, об этом она многажды пишет в своем дневнике, как об одном из немногих утешений того ужасного времени. Сама она последовала за мужем 1 апреля 1942 года.

Вера Берхман начала вести дневник в 1942 году, после смерти сестры и по ее примеру. О существовании последних записей Татьяны она узнала от знакомых. Так словно эстафетная палочка один дневник дал жизнь другому. Оба дневника сохранились, и мы можем прочитать не только краткие записи Татьяны, спокойно и беспристрастно фиксирующие трагедию в реальном режиме, но и более рефлективные и эмоциональные тексты ее сестры.

Татьяна Великотная Фото с сайта svoboda.org

«Дневник Тани, честный, страшный неподкупный, друг ее страдания… Он у меня, пока я жива» – пишет Вера. Вера Константиновна была человеком не просто верующим, но церковным. Но много ли мы знаем о своей вере, пока жизнь относительно терпима? Вот она пишет: «Экзамен голода я провалила, как проваливают ученики какой-либо предмет, если к нему не подготовиться. … Получили с Катей по 300 г мяса по карточке. Мы шли, ели это мясо с прилавка, немытое, свежее… Хотя не было у меня таких мыслей, чтобы убить человека, а вдруг всем было бы позволено, всем вырезать из свежих трупов. Не знаю…».

Но, не побоявшись заглянуть в себя, именно в ужасах блокадных будней Вера Берхман находит не только смысл, но и — настоящую жизнь.

«Не еда, которой не было, а вот взаимная забота друг о друге помогала не умереть», — и эти слова в защиту милосердия дорогого стоят, раз их пишет человек, переживавший ад. Она видела, как родители воровал хлеб у детей, но было и другое.

«Это была вполне сама обреченная, особенная, вещая какая-то старуха. Она уже никого не любила и не не любила, она уже ото всего отошла в усталости и цинге, но кто же побудил эти руки, ноги, голову, это ее дрожащее сердце отрезать мне ежедневно, не имеющей карточки, по кусочку своего иждивенческого хлеба… с приговором «выживай»», — писала Вера Берхман о своей вовсе не близкой знакомой.

В один из самых темных и тяжелых дней Вера Константиновна пишет: «Христе, Свете истинный! Ты так долго, так долго не идешь посетить мою озверевшую душу. И вот я Тебе, Господи, что говорю сейчас? Ни слез, ни горя, ни радости я не ощущаю. И единственное, что я могу сказать – это то, что я одна теперь, Господи! Я одна, одна».

Когда Вера Константиновна дописала эти строки и раскрыла Евангелие, то прочла: «Но я не один, потому что Отец со Мною». «Принимаю глагол твой, Господи! Принимаю его, как принимают дети и дурачки, – записала она в дневнике. – Принимаю слова эти, как будто мне человек в самое ухо в этой пустой комнате сказал, так приняла, как певчие тон от камертона».

«Раньше я знала молитвы утренние и вечерние, но читала их изредка, не всегда, а теперь сама жизнь научила меня каким-то новым, вновь пришедшим словам. Это слова то благодарения, то просьбы, то какое-то непрерывно льющееся, как слезы, «помилуй, помилуй». И это «помилуй» отнюдь не крик испуга, чтоб спас во что бы то ни стало от обстрела. Нет. Но в моем теперешнем «помилуй» и это, и третье, и четвертое, чего совсем не знаю, но чего жду и трепещу. … Вся моя жизнь, прежде пустая и нерадивая, засияла огоньками молитв. В молитве начинаю жить».

«Духовно — я заснула в своем страшном ослаблении и озверении чувств полумирским, легкомысленным человеком, а проснулась не таковым, а каким-то иным человеком. … Вдруг пришло на мысль… Это не от голодовки. Голод только выявил. Это все в пройденной жизни. От беспутства и лени. От нетренировки чувств. От малой любви».

« … Вот — я рождаюсь, вот я родилась 53 лет от роду, в пустой квартире № 12, дом № 17 по Малой Посадской. И как в первом своем выходе на свет я сразу заплакала, так и заплакала и сейчас, в 1943 году. … Не понимаю, когда… Когда это случилось? Но факт, что благодаря годам 1941-1942 я проснулась для живой веры и живой любви и осознания Жизни Бессмертной, Вечной, Непреходящей.

Как это случился такой переход? «Ты ж всегда была верующая?», — скажет мне кто-нибудь. Нет. Та вера и то сознание — ничто в сравнении с тем, что получила сейчас душа, после всего. … Мне иногда кажется, что я несу (если и несу) самый легкий крест».

«Мне показана была смерть, а моя в частности, — сполна. Я знаю и видела ее, хотя она и обошла меня. Я видела, как умирают достойно….

По своему милосердию Он дал мне во всем ощутимо узнать, что если Ему надо оставить человека для покаяния, осознания своей гибели без Него, и, наконец, для сознательного Крестоношения, так Он из камня, из бесчувственного чурбана сотворит Себе Хвалу, возьмет такого смертника в Свою опеку и начнет выводить в жизнь».

«Благодарю за все! Мне и стыдно сказать после стольких потерь и ужасов, что я — счастлива, но я счастлива».

Ирина Зеленская

В блокадном Ленинграде рецепт выживания – у каждого свой. «Я все глубже убеждаюсь, что спастись можно только внутренней энергией, и не сдамся до последнего, пока тело будет повиноваться воле», – пишет в своем дневнике третья ленинградка, Ирина Зеленская. Во время Первой мировой она была сестрой милосердия, та война выковала ее характер, но медицина не стала для Ирины Дмитриевны призванием, в советские годы она заведовала библиотекой, работала статистиком, затем экономистом.

Ирина Зеленская Фото с сайта svoboda.org

Ирина Дмитриевна родилась в 1895 году, а последняя запись в ее трудовой книжке сделана в 1974-ом. Новые поколения ленинградцев запомнили эту энергичную женщину уже пенсионеркой, организатором общественной библиотеки. В 1982 году, через год после ее смерти, читатели библиотеки создали двухтомную машинописную книгу памяти, посвященную Ирине Дмитриевне. Именно в таком, самиздатовском варианте, впервые увидел свет блокадный дневник, который мы можем прочитать в нынешнем сборнике. «Когда я буду занята, то буду счастлива», – так озаглавили составители книги ее записи.

Блокадные реалии присутствуют во всех трех дневниках: карточки, голодная слабость, ужас обстрелов, боль расставания с близкими, подробное описание каждой попытки продлить жизнь, мучительные взаимодействия с ближними, которые от голода превратились во врагов. Каково это – читать, когда руки не держат книгу, и чтобы не уронить ее, приходится разрывать переплет надвое? Каково мечтать о прибавке в 200 граммов хлеба, которая оказалась мифом, брести через весь город за тарелкой жидкого супа, часами стоять в очередях за едой, каждый день видеть смерть и боль? Дай Бог нам никогда не узнать. Но как удалось этим женщинам выстоять? Что делали они, чтобы сохранить в себе человеческое, спастись от душевного очерствения и безволия, охватившего многих горожан? Об этом узнать нам обязательно надо.

Фото с сайта labirint.ru

Откройте книгу «Записки оставшейся в живых» и вы услышите голоса людей другой эпохи, ленинградок-петербурженок, сумевших выстоять.

71-й годовщине победы в Великой Отечественной войне посвящается

Прошли годы и десятилетия со дня окончания Великой Отечественной войны. Обращая взгляд на те тяжелые и героические годы, отчетливо понимаешь, что Великая победа явилась, с одной стороны, итогом единого общенационального подвига, с другой стороны, складывалась, как мозаика, из ежедневного добросовестного труда каждого человека в соответствии с профессиональным и воинским долгом. Это труд и подвиг военных на полях сражений, специалистов, работавших в тылу для обеспечения армии, людей всех возрастов и профессий, направивших свои силы и возможности как на борьбу с врагом, так и на сохранение здоровья и жизнедеятельности народа, попавшего в экстремальные условия жизни военного времени. Известно, что в такие периоды одной из наиболее уязвимых категорий населения являются дети, и охрана их здоровья и жизни стала первоочередной задачей врачей-педиатров в годы Великой Отечественной войны.

Несомненно, к одной из наиболее героических страниц истории отечественной педиатрии следует отнести работу педиатров в дни блокады Ленинграда. Экстремальные условия, в которых неожиданно и не прогнозируемо оказались обычные люди — жители героического города всех возрастов, включая грудных, недоношенных, хронически больных детей, а также медицинские работники — педиатры, организаторы здравоохранения, медицинские сестры и проч., бросили тем и другим, казалось, непреодолимый вызов, основной смысл которого заключался, по сути, в решении единственного вопроса: «Возможно ли выжить и сохранить совместимые с жизнью условия существования для наиболее уязвимых групп населения — детей?» И теперь, когда годы блокады превратились для нас в героическое прошлое города Ленинграда-Петербурга, совершенно очевидно, что медицинские работники бесстрашно приняли этот вызов, объединив интеллектуальные, душевные, физические силы и выстроив, возможно, самый прочный в годы войны рубеж, защитивший многие детские жизни от смерти вследствие голода, холода и инфекционных болезней. Глубокое изучение и понимание работы педиатрической службы того периода чрезвычайно важно с нескольких позиций. Так, практическая помощь детям оказывалась педиатрами и другими медицинскими работниками в условиях высокой кадровой укомплектованности детских лечебных учреждений, работа которых была организационно перестроена для оптимизации ее результатов в изменившихся условиях военного времени. Руководителями и идеологами педиатрической помощи были профессора и преподаватели Ленинградского педиатрического института, которые, наряду с непосредственным участием в лечебном процессе, проводили анализ состояния здоровья и заболеваемости детей, научные исследования в области диететики, защиты от инфекций, возможностей физиологического развития детей в изменившихся условиях жизни. Также постоянно осуществлялось обучение и повышение уровня знаний молодых специалистов. Таким образом, учеными и врачами блокадного Ленинграда была проведена огромная работа клинического, организационного, научно-исследовательского, обучающего характера. Результаты ее позволили сохранить жизнь и обеспечить развитие большому количеству детей, а также составили уникальный опыт работы педиатрической службы в экстремальных условиях. Этот опыт, несомненно, является данью памяти героическим людям, боровшихся за детские жизни в годы войны. Но также данный опыт является важным научно-практическим наследием, анализ которого должен стать основой «экстремальной педиатрии». В данной публикации описаны наиболее важные, по мнению автора, аспекты оказания помощи детям в годы блокады с отдельным акцентом на организации питания, так как известно, что голод и алиментарная дистрофия были главными жизнеугрожающими факторами того периода.

Опыт оказания помощи детям всех возрастов единым педиатром

В годы блокады была проведена разумная реорганизация педиатрической службы, что было продиктовано изменившимися условиями жизни населения. Так, в 1942 г. было принято решение об обслуживании всего детского населения в возрасте от 0 до 16 лет единым педиатром. Предпосылками к этому решению послужили следующие моменты: эвакуация детского населения резко снизила плотность населения на участках, увеличив их пространственно; семьи требовали единого обслуживания, единой глубокой заботы, равно как метод консультативной работы — профилактический патронаж — необходимо было внедрить и в работу со старшим детством. Таким образом, детские консультации, ранее обслуживавшие детей раннего возраста, были объединены с детскими поликлиниками. На подготовительном этапе чрезвычайно важно было решение вопроса теоретической подготовки кадров как врачебного, так и среднего медперсонала к работе с детьми грудного возраста (уход за новорожденным, диететика грудного ребенка, особенности заболеваний детей первого года жизни). Вторым моментом подготовительной работы явилась общая поквартирная перепись детского населения силами патронажных сестер для выявления истинного количества проживающих детей, учета посещаемости ими детских учреждений, распределения их по профилю участков. Объединенные детские консультации-поликлиники вели приемы неорганизованных детей всех возрастов (от 0 до 16 лет), руководили медицинской работой в организованных детских коллективах (ясли, детские сады, школы, ФЗУ, детдома), имели связь с женскими консультациями и родильными домами, предприятиями района, на которых работали подростки-рабочие. Таким образом, в результате перехода на обслуживание «единым педиатром» повысилось качество как профилактической, так и лечебной работы . Участковые педиатры осуществляли преемственность в наблюдении за детьми всех возрастов, имели информацию о вновь родившихся младенцах, состоянии здоровья детей организованных коллективов, осуществляли диспансерное наблюдение за работающими на предприятиях подростками. Последнее еще более важно с той точки зрения, что подростковый период ассоциирован со значительной гормональной перестройкой, повышением потребности в пластических и энергетических ресурсах. Чрезвычайно важной задачей являлось обеспечение завершения функциональной зрелости и формирование репродуктивных возможностей организма подростков . Особым разделом работы всегда являлась организация детского питания, причем на получение молочных продуктов в соответствии с рецептом к молочным кухням прикреплялись не только младенцы, но и все дети старшего возраста. Более того, по решению специальной отборочной комиссии консультации/детской поликлиники дети 3-16 лет направлялись в столовые усиленного питания, где находились под постоянным наблюдением врача. Медицинский персонал был прикреплен к столовым на полный рабочий день, и в его обязанности входил не только глубокий контроль за качеством и количеством получаемой детьми продукции, но и регулярные, дважды в месяц, осмотры с оценкой здоровья и изменения веса детей, лабораторными анализами, включая оценку уровня гемоглобина и др. Врачи столовой проводили также все необходимые противоэпидемические мероприятия. Таким образом, задачи объединенной консультации-поликлиники имели чрезвычайно широкий диапазон, начиная от антенатальной охраны и охватывая все детские контингенты. Особое значение работы по системе «единого педиатра» имел тот факт, что на основании информации обо всех проживающих детях на участках удавалось свое-временно выявлять и снабжать молочными продуктами и дополнительным питанием детей старших возрастных групп. В целом же такие объединенные консультации-поликлиники стали центрами, организующими и объединяющими все медицинское и профилактическое обслуживание населения в возрасте от 0 до 16 лет, включая руководство медицинской помощью во всех детских учреждениях района.

Алиментарная дистрофия у детей

Жизнь в Ленинграде в условиях блокады, сопровождавшаяся постоянным недоеданием, длительным охлаждением, физическим и психическим утомлением, неизбежно должна была отразиться на здоровье и развитии детей, оставшихся в городе. По свидетельству профессора А. Ф. Тура, с конца 1941 г. главную массу больных, проходивших через детские клиники и поликлиники, составляли дети с явлениями алиментарной дистрофии разной степени тяжести. Голодание, грубо нарушающее все функции организма в любом возрасте, особенно гибельно отражается на здоровье ребенка, так как для детей питание является одним из основных факторов, обеспечивающих возможность нормального течения процессов прогрессивного порядка — роста, физического и психического развития. Хронические расстройства питания являются хорошо известной патологией детского возраста, которой посвящены главы учения о больном ребенке раннего возраста. В основе алиментарной дистрофии, независимо от этиологического фактора, всегда лежит эндогенное или экзогенное голодание. Описание клинической картины больного алиментарной дистрофией было образно дано профессором А. Ф. Туром, имевшим большой опыт наблюдения и лечения данной патологии. «Клиническая картина хорошо выраженной алиментарной дистрофии у детей довольно своеобразна. Больные вялы, лежат, съежившись и закрывшись с головой одеялом; иногда они апатичны и безразлично относятся ко всему окружающему, в других случаях они раздражительны, капризны и не позволяют себя исследовать; обычно жалуются на чувство холода и голода и никак не могут согреться и насытиться. В очень тяжелых случаях аппетит исчезает, дети отказываются от еды; сравнительно часто является потребность в соленой или кислой пище, гораздо реже — вкусовые извращения. Кожа сухая, бледная, нередко шелушится; наличие геморрагических явлений указывает на недостаточное поступление витамина С, явления дерматита или пигментации кожи кистей, стоп и шеи говорят о пеллагре. Слизистые — бледные, несколько суховаты, часто — явления стоматита или гингивита (скорбут); у детей без зубов слизистая полости рта, как правило, не страдает. Отеки — почти постоянный симптом в клинической картине алиментарной дистрофии. Степень отечности — весьма различна, от небольшой одутловатости до резко выраженных тотальных отеков (анасарка); последовательность — сперва лицо и стопы, позже — голени, кисти рук, туловище. Отек мягкий, безболезненный, легко перемещающийся с переменой положения больным. Часты гидроперикард, асцит. Легкие и средней тяжести отеки проходят иногда очень быстро при улучшении питания, тяжелые отеки могут держаться очень долго даже при значительном улучшении общего состояния больного. Степень отечности не является существенным показателем тяжести состояния и не предопределяет исход заболевания. Быстрое исчезновение сильных отеков — признак прогностически неблагоприятный. Затянувшиеся поносы, как правило, усиливают отеки или способствуют их выявлению в безотечных случаях. Атрофия мышц — один из наиболее ранних и постоянных симптомов в клинике голодания детей. Это проявляется слабостью в ногах, быстрой утомляемостью при движении, причем атрофия мышц сглаживается значительно медленнее, чем повышается вес и улучшается общее состояние ребенка при восстановлении питания. У старших детей сравнительно часты внутримышечные кровоизлияния (авитаминоз С), у детей первых лет жизни они сравнительно редки. Сравнительно часто наблюдаемые контрактуры нижних конечностей (ребенок ходит на носках) являются симптомом авитаминоза группы В. Большинство детей жалуется на боли в костях голени, часто усиливающиеся к ночи. При дистрофии часты осложнения со стороны органов дыхания — бронхиты, бронхопневмонии, обострение туберкулезного процесса. Заметно поражается сердечно-сосудистая система: перкуторные границы сердца обычно остаются в пределах нормы или бывают даже несколько уменьшены; последнее наблюдается особенно часто у детей, страдающих поносами, сильно истощенных детей раннего возраста. Значительно реже приходится наблюдать увеличение сердечной тупости. Тоны сердца глухи, нередко выслушиваются функциональные шумы. Пульс у детей раннего возраста чаще учащен, у более старших детей — умеренная брадикардия. Характерной является лабильность пульса с частой сменой бради- и тахикардии. Кровяное давление понижено. Со стороны периферической крови — умеренная гипохромная анемия; во многих случаях истинная олигемия маскируется сгущением крови. Сравнительно редко анемия достигает тяжелых степеней и по данным пункции костного мозга приближается к апластической. Всегда — анизоцитоз и полихромазия, сравнительно редко — пойкилоцитоз. Число белых кровяных телец уменьшено, почти всегда — относительный лимфоцитоз, абсолютная и относительная нейтропения. Надо отметить крайнюю неустойчивость лейкоцитарной формулы у детей-дистрофиков. При алиментарных дистрофиях у детей резко нарушается функция желудочно-кишечного тракта. Очень часто приходится наблюдать поносы; в одних случаях они носят характер энтерита, в других — колита, чаще следует говорить об энтероколите. Живот умеренно вздут, стенки живота иногда сильно напряжены. Боли в животе редки, острый живот приходится исключать в редких случаях. Со стороны желудочного содержимого — снижение общей кислотности и снижение силы ферментов. В испражнениях — почти всегда слизь, реже — кровь. Бактериологическое исследование испражнений в громадном большинстве случаев давало отрицательные данные в отношении бактерий дизентерийной и паратифозной группы. Со стороны мочевой системы следует отметить поллаки-урию и никтурию. Истинная полиурия бывает лишь в период спадения отеков. Сравнительно часто альбуминурия, достаточно быстро и бесследно проходящая. Почти всегда нарушение выведения хлоридов, в нескольких тяжелых случаях пришлось наблюдать картину несахарного диабета. У детей с алиментарной дистрофией сильно страдает эндокринно-вегетативная система, что дает право говорить о плюригландулярном синдроме в клинической картине алиментарной дистрофии у детей (гипотиреоз, гипофункция надпочечников, гипогонадизм). Температура тела — нормальна или понижена; в некоторых случаях приходилось наблюдать повышения температуры, для объяснения которых в клиническом статусе больных не удалось найти достаточно данных. Из изложенного видно, насколько полиморфна клиническая картина алиментарной дистрофии у детей. В ней тесно переплетаются и не всегда поддаются дифференцированию симптомы просто истощения, авитаминозов, влияния характера питания, случайных инфекций, сопутствующих заболеваний, возраста и конституциональных особенностей ребенка». Такое описание клинической картины алиментарной дистрофии, основанное на большом опыте и внимательном наблюдении за детьми с данной патологией, было составлено профессорами А. Ф. Туром и А. Б. Воловиком (рис. 1).

Осознавая, таким образом, всю глубину и тяжесть последствий голодания в детском возрасте, следовало как можно быстрее и эффективнее найти ответ на вопрос: «Каким образом возможно организовать питание детей всех возрастов, чтобы в условиях резкого ограничения поступления и запасов пищевых продуктов в осажденном городе максимально обеспечить потребности растущего организма в калораже и основных ингредиентах?» Ответ на этот, на первый взгляд, неразрешимый вопрос был блестяще найден группой ученых, возглавляемых профессором А. Ф. Туром, и практиков, возглавляемых заведующей молочно-пищевой станцией Ленинградского педиатрического института доктором С. И. Поляковой.

Работа молочных станций в условиях недостаточного снабжения продуктами

Данный раздел следует начать с того, что в период Отечественной войны и блокады города молочно-пищевая станция Ленинградского педиатрического института ни на один день не прекращала своей деятельности, невзирая на возникшие в связи с блокадой большие трудности в работе (перерывы в подаче воды, нарушение нормальной работы котельного и парового хозяйства, неполный, необычный ассортимент сырья, затруднения с транспортом); все прикрепленные к станции точки и контингенты детей удовлетворялись полностью всеми видами смесей. Молочной станции пришлось в первую очередь задуматься и поработать над тем, как готовить смеси из имеющихся продуктов, не снижая качества в отношении пищевой ценности, т. е. содержания белков, жиров, углеводов, их калорийности и соответствующих вкусовых качеств. Для решения поставленных задач сотрудниками станции был проделан ряд опытных варок в лабораторной обстановке. Кроме того, учитывая дефицитность некоторых видов сырья, все дети в возрасте до 3 лет были разбиты на три группы: от 0 до 5 мес, от 5 мес до 1 года и от 1 года до 3 лет. Такая дифференцировка дала возможность для самого раннего возраста выделить манную крупу для приготовления 5% каши на наиболее полноценных сортах молока. При низком процентном содержании жиров в молоке к каше добавляли 10% сливки. Количество поступающего на станцию молока зачастую определяло и технологический процесс приготовления каши. При достаточном поступлении молока каши готовились на цельном молоке. При перебоях в снабжении молоком калорийность каши покрывалась в основном за счет добавления масла. Вопрос, чем может быть заменено коровье молоко для приготовления детского питания, стоял достаточно серьезно. Особенно остро дефицит коровьего молока ощущался в зимние месяцы 1941/1942 гг., когда лактационная способность матерей упала до минимума и почти все грудные дети находились на искусственном вскармливании. Исполком Ленгорсовета оказывал всяческую поддержку, были использованы имевшиеся в Ленинграде запасы сухого молока, сгущенного коровьего молока; также в диететике детей широко применялось соевое молоко. Сотрудники Первого молокозавода настойчиво добивались и достигли улучшения качества выпускаемого соевого молока, а сотрудники Ленинградского педиатрического института (профессора Тур, Лукьянчикова, доктор Полякова) разработали вопросы рационального применения соевого молока, в частности, рецепты для приготовления из соевого молока и сгущенного коровьего молока лечебных смесей: пахтанья, белкового молока, простокваши, кефира, жирных смесей. При изготовлении смесей часто приходилось одну и ту же смесь приготавливать из нескольких видов молока — соевого, сладкого, солодового, восстановленного. Так, например, смесь «белковое молоко» готовили следующим образом: творог, входящий в состав смеси, готовили из соевого молока, все же остальные составные части — обезжиренное молоко (пахтанье) — из сладкого или восстановленного молока. Для пахтанья обезжиренное молоко готовили, в свою очередь, из сладкого, прибавляя к нему частично восстановленное. Практика показала, что при изготовлении разных видов простокваши (простой, ацидофильной и болгарской) из сладкого молока культуры для заквашивания расходуется вдвое больше, так как сладкое молоко содержит большее количество углеводов, депрессивно действующих на рост молочнокислого стрептококка. Также наблюдения показали, что для приготовления кальциевого творога из сладкого молока требуется хлористого кальция меньше, чем при изготовлении из натурального молока, а именно — 0,7% вместо 1%, а для соевого и восстановленного — 1,5%. В технологии приготовления отваров и смесей были применены некоторые рационализаторские мероприятия. Так, смесь № 2 стали готовить из сладкого или восстановленного молока без добавления сои и солодового молока и обеспечивать этой смесью детей первого полугодия жизни, недоношенных и тяжелобольных детей. В то же время смесь № 3 готовили комбинированно: часть отвара, часть сладкого и часть соевого (или солодового) молока, добавляя восстановленное молоко или сливки. Неоднократные проверки ингредиентов и калорийности физиологических смесей в лаборатории показали, что по своему содержанию они почти приближаются к норме довоенного времени. Таким образом, детей первого полугодия жизни старались вскармливать смесями без добавления либо с невысоким содержанием соевого молока, в то время как дети старше года получали восстановленное коровье молоко либо обогащенное им солодовое (соевое) молоко, а также удовлетворительный по вкусовым качествам соевый кефир. При изготовлении смесей учитывались вкусы детей и их отношение к предлагаемой продукции. Так, стремясь улучшить вкусовые качества продукции, взамен соевого кефира, от которого часто отказывались дети, была разработана рецептура «твориса», который изготавливался на основе кефира: шоколад — 20 г, концентрированный рис — 40 г, творог из кефира — 40 г, сахара — 10 г, сыворотка из сладкого молока — 20 г. Из 1 л кефира получали 330 г твориса.

Таким образом, путем обеспечения дифференцированными смесями в разных возрастных группах, разработки опытным путем эквивалентных по калорийности и ингредиентам смесей, применения соевого и солодового молока в старших возрастных группах детей, улучшения вкусовых качеств молочной продукции, а также непрерывной самоотверженной работы всех сотрудников молочно-пищевой станции была выполнена основная цель — поддержание питания детей на определенном качественном, почти довоенном уровне. Масштаб работы молочной станции периода блокады может быть охарактеризован некоторыми статистическими данными: за время войны было отпущено 487 132 порции всякой продукции. По сравнению с довоенным периодом: если до войны смесь № 3 готовили 90-100 л/сутки, то во время войны ее готовили 1500 л/сутки; каши готовили в довоенное время 30-40 л/сутки, во время войны до 500 л/сутки. Свой опыт сотрудники молочной станции активно и систематически передавали другим лечебным учреждениям, обучая диетлаборантов молочных кухонь и врачей, обслуживающих ясельные учреждения города.

Принципы лечебного питания при алиментарной дистрофии

Не подвергается сомнению факт, что основным и решающим методом лечения алиментарной дистрофии у детей является правильная диета, строго индивидуализируемая в зависимости от возраста ребенка, степени его истощения, характера голодания, сопутствующих заболеваний и осложнений. Мы приводим некоторые рекомендации, сделанные профессором А. Ф. Туром на основании собственного опыта лечения детей с алиментарной дистрофией. На старте назначения лечебного питания рекомендуется оценивать толерантность к пищевой нагрузке. Особенно это важно при лечении тяжелой дистрофии III степени. Так, при лечении алиментарной дистрофии III степени, но без значительных отеков и поносов в течение первых 2-3 дней следует назначать ограниченную диету, легко усваиваемую, механически и химически щадящую, главным образом жидкую и полужидкую. Приемы пищи частые, 5-6 раз и чаще. В первые дни лечения, пока не выяснена выносливость больного к белкам и жирам, нельзя допускать перегрузки этими ингредиентами; количество углеводов при этом может быть достаточно велико. Назначались из расчета на 1 кг массы больного белков 1,0-1,5 г, жиров не более 1,5 г, углеводов 10-12 г. С первых дней лечения пища должна содержать достаточное количество витаминов. С этой целью больным назначались настой хвои, рыбий жир, концентраты витаминов даже в отсутствии явных признаков гиповитаминоза. Через 1-2-3 дня, если больной хорошо справлялся с такой ограниченной диетой, осуществлялся перевод на полноценное питание: на 1 кг веса до 2,0-2,5 г белков, столько же жиров и 12-14 г углеводов. Этот вариант диеты не должен обеспечивать механическое щажение кишечника. Учитывая некоторую капризность аппетита детей-дистрофиков, рекомендовалось ведение в рацион селедки, кильки, воблы и проч. Детям менее истощенным (I-II степень дистрофии) эту диету можно назначать с 1-го дня лечения. Если через 8-12 дней вес ребенка не начинал регулярно нарастать, то рекомендовалось назначение усиленной диеты, богатой полноценными белками и жирами. Эта диета содержала до 4,0-4,5 г белков, около 4,5-5,0 г жиров и 12,0-15,0 г углеводов на 1 кг веса. Калорийный коэффициент при такой диете составлял 100-200 ккал и более на 1 кг веса. Диета обогащалась витаминами и минеральными солями. При дистрофии с отеками, но без поносов рекомендовалась такая же диета, так как сухоядение и бессолевая диета излишни и могут быть вредны. Некоторое ограничение жидкости и соли рекомендовалось лишь при очень выраженных отеках. При этом А. Ф. Тур отдельно подчеркивал, что наличие в моче умеренного количества белка и лейкоцитов не должно являться основанием к ограничению животных белков в рационе. При поносах у детей-дистрофиков требовалась строгая индивидуальная диетотерапия. В первые дни лечения назначали пищевой режим, показанный при острых гастритах и гастроэнтеритах. Через несколько дней, не дожидаясь резкого улучшения или полного исчезновения диспептического синдрома, дети постепенно переводились на достаточно полноценное питание за счет увеличения количества белков, жиров и углеводов, свободных от значительного количества клетчатки и других грубых остатков. При поносах особое внимание обращалось на восстановление гипо- и авитаминозов. Кроме диетического питания, в терапии алиментарной дистрофии являлось крайне важным создание физического и психического покоя, согревание больного и постоянное поддержание температурного режима; рекомендовали также горячую пищу, разрешалось назначение детям черного кофе и вина .

Свидетельства медицинских работников — очевидцев, принимавших участие в спасении жизней детей блокадного Ленинграда

Погружаясь в исследование дошедших до настоящего времени исторических свидетельств тех лет, понимаешь, что деятельность и действия как медицинских работников, так и остальных людей, заботившихся о сохранении здоровья и жизней детей блокадного Ленинграда, несомненно, выходили за пределы человеческих возможностей в обычных условиях существования мирного времени. Однако является очевидным факт, что невероятные трудности и нечеловеческие испытания сплотили ряды педиатров, обнаружив, возможно, ранее неведомые им самим физические, личностные, характерологические качества и свойства, направленные на выполнение профессионального долга и сделавшие их несгибаемыми на этом трудном и долгом пути. Одним из первых возобновило в Ленинграде свои заседания Общество детских врачей, возглавляемое профессорами Ю. А. Меделевой и А. Ф. Туром. Заседания общества проходили еженедельно, интерес к ним был велик, и аудитория всегда была заполнена. В работе общества принимали активное участие профессора А. Б. Воловик, А. Н. Антонов и многие другие. Детская сеть была полностью укомплектована кадрами, но наличие большого количества молодых врачей и сестер требовало непрерывной работы по повышению их квалификации. В 1942 г. в условиях недостаточного питания, нетопленных аудиторий, частых артобстрелов Педиатрический медицинский институт организовал курсы повышения квалификации молодых врачей. Чтобы судить об обстановке, в которой проходили занятия, следует упомянуть о таких свидетельствах очевидцев: одну из своих лекций профессору Данилевичу пришлось завершить в темной траншее, куда курсанты перешли на время воздушной тревоги и где они с большим вниманием продолжали слушать профессора. По свидетельству заместителя заведующего Ленинградского горздравотдела по охране детства доцента С. И. Волчок, в суровую зиму 1941/1942 гг. «число ребят, оставляемых матерями в детских яслях и садах на круглые сутки, достигало 70%. Персонал яслей и домов малюток работал столь самоотверженно, что порою можно было забыть, что мы живем в блокадном Ленинграде. В помещениях яслей было тепло, чисто и уютно. Добавочные трудности преодолевал персонал молочных кухонь. Из-за недостатка бензина молоко не могло быть своевременно завезено на молочные кухни, и приходилось доставлять его на салазках или тележках; недостаток топлива, электроэнергии, воды и посуды создавали огромные трудности с кипячением молока и приготовлением молочных смесей. Но работники молочных кухонь преодолевали и эти трудности: они сами привозили воду, обеспечивали кухни топливом, разбирая предназначенные на слом деревянные дома; сами же привозили это топливо; сами доставляли продукты с баз и в результате добились того, что молочные кухни работали бесперебойно» (рис. 2 (А, Б)).

Уникальный опыт организации работы отделений физиологического стационара для детей раннего возраста и отделения для недоношенных детей клиники Педиатрического медицинского института в условиях войны и блокады был описан и проанализирован профессором А. Ф. Туром. Так, в связи с участившимися воздушными налетами с 20 ноября 1941 г. почти на полгода дети отделений раннего возраста были переведены в бомбо-убежище на постоянное пребывание. «Условия бомбоубежища заставляли желать много лучшего: на ребенка приходилось около 1,8 кв. м поверхности пола и приблизительно 3,4 куб. м объема помещения; единственное закрывающееся окно-лаз можно было использовать лишь для проветривания помещения в те дни, когда на улице было не очень холодно и детей выносили на прогулку. Температуру воздуха удавалось поддерживать в пределах 12-15 градусов. Сравнительно быстро начала развиваться сырость. К этому следует добавить, что не было отдельной горшечной, не было водопровода и достаточного количества теплой воды, и нечего было думать об использовании какой-либо дополнительной манежной площади в часы бодрствования детей. Однако, работая в таких условиях, мы поставили себе задачу не только сохранить жизнь и здоровье детей, но и добиться возможно нормального физического и психомоторного их развития», — писал профессор А. Ф. Тур в своих воспоминаниях. Для реализации поставленной цели проводился комплекс мероприятий, упоминание о которых представляет несомненный интерес. Так, была увеличена общая суточная продолжительность сна на 1-1,5 часа, что обеспечивало экономию расхода энергии. Дети старшей группы были переведены на режим с одним дневным сном, в то время как младшая группа всю зиму и весну провела на режиме трех дневных снов длительностью по 2 часа с 2-часовыми промежутками бодрствования после каждого кормления. Отсутствие манежной и прогулочной площади, затруднявшее нормальную организацию бодрствования детей, заставило широко использовать вкладные доски-манежи. В такую кровать-манеж помещалось 2-3 ребенка, с которыми и организовывались занятия. Не прекращалось систематическое применение массажа и гимнастики. Суровая зима 1941 г. затрудняла возможности прогулок детей, а проветривание было опасно из-за риска простудить ослабленных детей. Заслуживает глубокого уважения тщательный анализ режима детей. Так, профессор А. Ф. Тур приводит данные, что за весь период с 20 ноября 1941 г. по 1 апреля 1942 г. дети гуляли 65 дней, спали при открытом окне 26 дней и оставались без прогулки и спали при закрытом окне 41 день; с апреля дети гуляли ежедневно. Для обеспечения возможности правильного психического и моторного развития в темном бомбоубежище дети старшей группы были переведены на длительное бодрствование в промежуток между 15 и 19 часами, когда в бомбоубежище бывал свет и возможно проведение занятий. Громадное значение имело питание детей. По свидетельству профессора А. Ф. Тура, в октябре и ноябре 1941 г. питание детей мало отличалось от обычной в отделении грудного возраста диеты; в декабре дети стали получать меньше овощей, редко давали рис, преобладала овсяная каша. Со второй половины декабря в меню детей пришлось включить черный хлеб и хлебные запеканки; качество хлеба оставляло желать лучшего. Меню становилось все более однообразным, преобладали мучная ржаная каша, черный хлеб и хлебные запеканки. В этот период дети старшей группы почти не получали цельного молока; каша, чаще всего гречневая, готовилась на воде, добавлялось масло и сахар, а вечером дети получали соевое молоко или смесь № 2. Приблизительно со второй половины февраля улучшилось снабжение молоком, что позволило назначать хоть 1-2 раза в день какую-либо молочную смесь и детям старшей возрастной группы. В марте значительно улучшилось снабжение продуктами, увеличился отпуск масла, временами бывали сыр и яйца, дети регулярно начали получать белый хлеб, чаще бывало мясо. В течение всего этого тяжелого периода дети регулярно получали витаминные соки летне-осенней заготовки сотрудниками педиатрического института. Была ли достигнута поставленная цель? Вот как ответил на этот вопрос профессор А. Ф. Тур в своих научных публикациях: «Из 27 детей, переведенных в бомбоубежище, пятеро умерли вследствие присоединения инфекционных заболеваний, одного забрала мать, а оставшиеся дети в количестве 21 были здоровы; 16 из них вполне могли быть отнесены к эйтрофикам; у четырех детей имела место очень легкая гипотрофия и у одного ребенка была гипотрофия II степени. Детальный анализ особенностей развития каждого ребенка показал, что вес и длина тела нарастали регулярно все время, однако оценка периметров и антропометрических индексов свидетельствовали о небольших уклонениях в сторону снижения упитанности. Признаки рахита имели место у большинства детей, но проявления его были выражены не более чем у ленинградцев этого возраста вообще, ни у одного ребенка не было заметных деформаций конечностей, грудной клетки или черепа. Вопреки ожиданию, почти без перемен за период жизни в бомбо-убежище сохранился количественный и качественный состав красной крови. В отношении моторики детей также были получены более чем нормальные результаты. У 7 детей моторика была совершенно нормальной, они ходили по гладкому полу; у 11 детей имелись умеренные отставания двигательных умений от нормы, и лишь у трех детей можно было отметить более или менее значительное отставание в развитии моторики, причем два из них имели врожденные аномалии развития. Что касается недоношенных детей, получавших лечение и уход в клинике Педиатрического института, то следует отметить, что из 34 недоношенных детей в возрасте от 7 дней до 4 месяцев, находившихся в отделении к началу войны, умер только один, еще до перехода в бомбоубежище. Что касается остальных, то они во вполне удовлетворительном состоянии после многих месяцев жизни в бомбоубежище были выписаны домой или переведены в другие детские учреждения». Иная ситуация была с недоношенными детьми, поступавшими в клинику в самые холодные месяцы. Они поступали сильно охлажденными, с явлениями склередемы, нередко уже больные пневмонией. Из 15 таких детей выжил лишь один, остальные умерли, при этом, как подчеркивал профессор А. Ф. Тур, основная причина смерти таких детей крылась не столько в их врожденной неполноценности, сколько в дефектах обслуживания, таких как неправильное питание и сильное охлаждение, в первые часы и дни после рождения .

Таким образом, несмотря на колоссальные трудности, связанные с войной и блокадой, педиатрическая служба Ленинграда жила и работала в экстремальных условиях, сохраняя не только жизни, но и борясь за близкое к нормальному физическое и психическое развитие детей. Отвечая на вопрос, что лежало в основе и помогало добиваться подобных результатов, представляется самым правильным процитировать профессора А. Ф. Тура, которого с полным правом можно считать не только большим специалистом по педиатрии и диетологии мирного времени, но и идеологом педиатрии экстремального исторического периода, к которому относятся годы войны и блокады: «Какие же средства и меры использовали мы для достижения этих, на наш взгляд вполне удовлетворительных, результатов? Первое и самое главное — это безупречно преданное, добросовестное и любовное отношение к делу всего персонала; без этого добиться более или менее хороших результатов было бы невозможно. Второе — правильное построение режима жизни и воспитания ребенка применительно к необычным условиям жизни, с достаточно строгим учетом индивидуальных особенностей каждого ребенка. Третье — весьма существенное — это правильное, строго индивидуальное питание детей».

Прошли годы и десятилетия, выросли и сменились поколения. Ученые и в наши дни продолжают изучать здоровье людей, переживших блокаду, и здоровье их потомков. Достаточно много важных и интересных наблюдений нам еще предстоит узнать и проанализировать. Однако самоотверженный и героический труд педиатров, ученых и практиков, боровшихся за детские жизни в блокадном Ленинграде, является уникальным научным наследием, заложившим основы педиатрии экстремальных условий, и одновременно символом практически безграничных человеческих возможностей на пути к достижению поставленной цели.

При подготовке данной статьи были использованы материалы Российской национальной библиотеки и Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда.

Литература

1. Волчок С. И. Забота о детях в блокированном Ленинграде / В сб. «Вопросы педиатрии в дни блокады Ленинграда». Сборник 1. Алиментарные дистрофии и авитаминозы у детей. 1944. С. 3-8.
2. Эрман М. В., Эрман Л. В., Первунина Т. М. Вопросы педиатрии в дни блокады Ленинграда: взгляд сквозь годы // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 11. Медицина. 2014. № 3. С. 232-242.
3. Синявская Н. Г. Опыт обслуживания единым педиатром детского населения в возрасте от 0 до 16 лет / В сб. «Вопросы педиатрии в дни блокады Ленинграда». Сборник 1. Алиментарные дистрофии и авитаминозы у детей. 1944. С. 15-19.
4. Никитина И. Л. Старт пубертата — известное и новое // Артериальная гипертензия. 2013. Т. 19. № 3. С. 227-236.
5. Тур А. Ф. Справочник по диететике детей раннего возраста. Издание восьмое, испр. и доп. Ленинград: Медицина, 1971. 285 с.
6. Тур А. Ф. Особенности клиники, течения и лечения алиментарных дистрофий у детей / В сб. «Вопросы педиатрии в дни блокады Ленинграда». Сборник 1. Алиментарные дистрофии и авитаминозы у детей. 1944. С. 38-48.
7. Воловик А. Б. Клиническая характеристика алиментарной дистрофии у ленинградских детей / В сб. «Вопросы педиатрии в дни блокады Ленинграда». Сборник 1. Алиментарные дистрофии и авитаминозы у детей. 1944. С. 48-54.
8. Тур А. Ф. Режим жизни и питания детей в условиях войны и блокады/В сб. «Вопросы педиатрии в дни блокады Ленинграда». Сборник 1. Алиментарные дистрофии и авитаминозы у детей. 1944. С. 20-30.
9. Работы ленинградских врачей за год отечественной войны. Выпуск третий. Ленинград: Медгиз. 1943.

И. Л. Никитина, доктор медицинских наук

ФГБУ СЗФМИЦ им. В. А. Алмазова МЗ РФ, Санкт-Петербург